498240d0     

Паустовский Константин - Беспокойная Юность (Повесть О Жизни - 2)



Константин Георгиевич Паустовский
Повесть о жизни
Беспокойная юность
Книга вторая: БЕСПОКОЙНАЯ ЮНОСТЬ
"Здесь живет никто"
На дверях у профессора Гилярова была прибита медная дощечка с надписью:
"Здесь живет никто".
Гиляров читал студентам Киевского университета лекции по истории
философии. Седой, небритый, в мешковатом люстриновом пиджаке, обсыпанном
табачным пеплом, он торопливо подымался на кафедру, сжимал ее края жилистыми
руками и начинал говорить -- глухо, неразборчиво, будто нехотя.
За окнами аудитории горели позолотой и никак не могли догореть киевские
сады.
Осень в Киеве всегда была затяжная. Южное лето накапливало в городских
садах столько солнечного жара, зелени и запаха цветов, что ему было жаль
расставаться с этим богатством и уступать место осени. Почти каждый год лето
вмешивалось в распорядок дней и оттягивало свой УХОД.
Как только Гиляров начинал говорить, мы, студенты, уже ничего не
замечали вокруг. Мы следили за неясным бормотаньем профессора, завороженные
чудом человеческой мысли. Гиляров раскрывал ее перед нами неторопливо, почти
сердясь. Великие эпохи перекликались одна с другой. Нас не оставляло
ощущение, что поток человеческой мысли нельзя разъять на части, что почти
невозможно проследить, где кончается философия и начинается поэзия, а где
поэзия переходит в обыкновенную жизнь.
Иногда Гиляров вынимал из оттопыренного кармана пиджака томик стихов с
оттиснутым на переплете филином -- птицей мудрости -- и отрывисто прочитывал
несколько строк, скрепляя ими свои речи философа:
...Если б нынче свой путь
Совершить наше солнце забыло,--
Завтра целый бы мир озарила
Мысль безумца какого-нибудь.
Изредка щетина на щеках у Гилярова топорщилась и прищуренные глаза
смеялись. Так было, когда Гиляров произнес перед нами речь о познании самого
себя. После этой речи у меня появилась вера в безграничную силу
человеческого сознания.
Гиляров просто кричал на нас. Он приказывал нам не зарывать наших
возможностей в землю. Надо чертовски трудиться над собой, извлекать из себя
все, что в тебе заложено. Так опытный дирижер открывает в оркестре все звуки
и заставляет самого упрямого оркестранта довести до полного выражения любой
инструмент.
"Человек, -- говорил Гиляров, -- должен осмыслить, обогатить и украсить
жизнь".
Идеализм Гилярова был окрашен горечью и постоянным сожалением об его
постепенном закате. Среди многих выражений Гилярова мне запомнились слова "о
последней вечерней заре идеализма и его предсмертных мыслях".
В этом старом профессоре, похожем внешне на Эмиля Золя, было много
презрения к благополучному обывателю и к либеральной интеллигенции того
времени.
Это вязалось с медной дощечкой на его дверях о ничтожестве человека. Мы
понимали, конечно, что дощечку эту Гиляров повесил назло своим
благопристойным соседям.
Гиляров говорил об обогащении жизни человеком. Но мы не знали, каким
образом добиться этого. Вскоре я пришел к выводу, что для этого нужно с
наибольшей полнотой выразить себя в своей Кровной связи с народом. Но как? В
чем? Самым верным путем казалось мне писательство. Так родилась мысль о нем
как о единственной своей жизненной дороге.
С тех пор началась моя взрослая жизнь, часто трудная, реже-- радостная,
но всегда беспокойная и настолько разнообразная, что можно легко запутаться,
вспоминая о ней.
Моя юность началась в последних классах гимназии и окончилась вместе с
первой мировой войной. Она окончилась, может быть, раньше, чем следовало. Но
на долю моего покол



Содержание раздела